Неточные совпадения
По крепости бегали разбойники,
грабя офицерские
дома.
«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как
дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и
грабят их», думал Нехлюдов, глядя на этот
дом.
Тем не менее когда ступил на крыльцо
дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и
ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
Мне самому стыдно делать такие предположения, а между тем, представьте себе это, именно ведь подсудимый это самое и утверждает: после меня, дескать, когда я уже вышел из
дому, повалив Григория и наделав тревоги, он встал, пошел, убил и
ограбил.
Да, я тот несчастный, которого ваш отец лишил куска хлеба, выгнал из отеческого
дома и послал
грабить на больших дорогах.
Несколько троек, наполненных разбойниками, разъезжали днем по всей губернии, останавливали путешественников и почту, приезжали в села,
грабили помещичьи
дома и предавали их огню.
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми
дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик
ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
—
Дома нет. Должно, на дорогу итти надо. Людей
грабить.
На другой день мы были в Законорье, у вдовы Чуркина Арины Ефимовны, которая жила с дочкой-подростком в своем
доме близ трактира. В трактире уже все знали о том, что Костя осрамился, и все радовались. Вскоре его убили крестьяне в Болоте, близ деревни Беливы. Уж очень он
грабил своих, главным образом сборщиков на погорелое, когда они возвращаются из поездок с узлами и деньгами.
Долго еще шумели и
грабили опричники, и когда поехали они, навьючив лошадей тяжелою добычей, то еще долго после их отъезда видно было зарево над местом, где недавно стоял
дом Дружины Андреевича; и Москва-река, протекая мимо, до самого утра играла огненными струями, как растопленным золотом.
Разбойники, надев на себя женские платья, поповские стихари, с криком бегали по улицам,
грабя и зажигая
дома.
Думаю: зыбку бросили и бабу угнали,
дом сожгли, а джигит взял ружье, на нашу сторону пошел
грабить.
— А вот для чего. Знаешь ли, кто теперь спрятан в
дому у боярина Туренина?.. Тот самый разбойник, который вчера в лесу хотел нас
ограбить!
Шабельский (выходя со Львовым из
дома). Доктора — те же адвокаты, с тою только разницей, что адвокаты только
грабят, а доктора и
грабят и убивают… Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик.) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником.
"И лег и встал","походя ворует","
грабит","добро из
дому тащит" — таков был созданный временем семейный наш лексикон, и ежели этот бессмысленный винегрет всевозможных противоречий, уверток и оговорок мог казаться для постороннего человека забавным, то жить в нем, играть в нем деятельную роль — было просто нестерпимо.
— Да как же не стоит? Вы же и есть самое главное. Дело — вздор. Вы же, того-этого, и есть дело. Ведь если из бельэтажа посмотреть, то что я вам предлагаю? Идти в лес, стать, того-этого, разбойником, убивать, жечь,
грабить, — от такой, избави Бог, программы за версту сумасшедшим
домом несет, ежели не хуже. А разве я сумасшедший или подлец?
Ограбили!
ограбили!» — пищала она и взбудоражила весь
дом.
И было слышно однажды ночью, как в соседнем поселке жидко и беспомощно тренькал на кирке маленький колокол, похожий на колокольчик, и трещало пламя пожара: то какие-то приезжие
ограбили богатую ферму, хозяина и жену его убили, а
дом подожгли.
— Ну, ну, — ты это брось! Ты, — не шути, дьявол костлявый! Я, брат, в самом деле… Али ты уж по
домам, по улицам
грабить собираешься?
Чувствуют они это тонко, как воры сторожкое движение просыпающегося хозяина,
дом которого
грабили в ночи, и знают они, что, если народ откроет глаза, перевернётся жизнь вверх лицом к небесам.
— «Аще не Господь хранит
дом — всуе бдит строгий». Полицмейстер у нас есть с названием Цыганок. Он свое дело и смотрит, хочет именье купить. А если кого
ограбят, он говорит: «Зачем
дома не спал? И не
ограбили б».
Я сел, облокотился об стол и не помню, сколько часов просидел; все думал: кого же это я
ограбил? Может быть, это француз Сенвенсан с урока ишел, или у предводителя Страхова в
доме опекунский секретарь жил… Каждого жалко. А вдруг если это мои крестный Кулабухов с той стороны от палатского секретаря шел!.. Хотел — потихоньку, чтобы не видали с кулечком, а я его тут и обработал… Крестник!.. своего крестного!
Карамзин отзывается, что в монгольский период вообще «отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог,
грабил, — не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни
дома; татьба сделалась общею язвою собственности» (V, 217).
«Один обольстил и украл сестру, — подумал он, — другой придет и зарежет мать, третий подожжет
дом или
ограбит… И всё это под личиной дружбы, высоких идей, страданий!»
Бедные, несчастные, бессмысленные народы, упорные в своем зле, слепые к своему добру, вы позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода,
грабить ваши поля, ваши
дома; вы живете так, как будто всё это принадлежит не вам, позволяя отнимать у вас вашу совесть, соглашаясь быть убийцами.
В плохие или, так сказать, в «пиджачные» времена, когда в кармане не сказывались
дома лишние «пенензы», когда жаль было лишний рубль бросить на пропитание в модном ресторане и когда не предстояло случая попасть на обед в какое-нибудь аристократическое семейство, пан
грабя зачастую направлял алчущие стопы свои «до пршияцéля Анзельма» и снисходительно пользовался его офицерской похлебкой.
«Как они все уверены, — и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как
дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и дети их, в скуфеечках, перед скорой голодной смертью, старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый, ненужный
дом какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и
грабят их».
В этом неравном бою проявилась еще раз во всей её неприглядности хищная, варварски-жестокая и некультурная природа германской нации. Как дикие звери, набрасывались они на ни в чем неповинного противника, жестоко расправляясь с мирными жителями, тысячами замучивая и расстреливая их, сжигая их селения, разрушая
дома,
грабя имущества, опустошая их поля и нивы.
Жители прятались по
домам. Казаки вламывались в квартиры, брали все, что приглянется. Передавали, что по занятии города им три дня разрешается
грабить. На Джигитской улице подвыпившие офицеры зарубили шашками двух проходивших евреев.
«Подлость какая! — чуть не вскричал он вслух.
Ограбить девушку, оскорблять ее заочно, ни за что ни про что, ее возненавидеть, да еще полезть резать ей горло ножом сонной, у себя в
доме!..»
— Кто сказал что нельзя убивать, жечь и
грабить? Мы будем убивать, и
грабить, и жечь. Веселая, беспечная ватага храбрецов — мы разрушим все: их здания, их университеты и музеи; веселые ребята, полные огненного смеха, — мы попляшем на развалинах. Отечеством нашим я объявлю сумасшедший
дом; врагами нашими и сумасшедшими — всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкою и господином, — какой веселый смех огласит вселенную!
Полицейские чины
грабили людей на площади; предводительские собаки терзали людей на Лекарской улице в виду самого генерала с одной стороны и исправника Фролова — с другой; а губернатор собственноручно бил людей на улице нагайкою; ходили ужасные и достоверные сказания о насилии над женщинами, которых приглашали обманом на вечера в
дома лиц благороднейшего сословия…
В
доме у отца пожар, — ни один нейдет заливать; разбойники пришли
грабить его, — детки же смеются.
В бою китайцы помогают японцам, наших раненых
грабят, указания дают ложные — подводят под пули японцев, фураж и провиант добровольно не продают, устраивают склады для неприятеля, своими часто лживыми жалобами вызывают незаслуженное наказание, стоит отделиться по делам службы, как солдата убивают, заснёт солдат в фанзе — и тут ему покоя от манзы нет, его обкрадывают, выгонять же хозяина из его
дома не позволяют — не гуманно, достаточно того, что бедному китайцу приходится стеснить свою семью на ночь.
То-то много ее кругом, куда ни посмотришь, все совесть! Проходу нет от совестливых людей, даже оторопь берет меня, дурака. И
грабят, и предают, и детей морят — и все по самой чистой совести, ничего возразить нельзя. Надо так, война! И кому война и слезы, а мошенникам купцам и фабрикантам все в жир идет… каких
домов потом понастроят, на каких автомобилях закатывать будут — восторг и упоение! Их бы перевешать всех, а нельзя — а совесть-то?
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольно описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого
дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что-то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут
грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Глуп я и не расторопен, только одно и умею что свою работу. Но Боже мой, Господи! — с какою завистью, с каким отчаянием, с какой подлой жадностью смотрю я на богатых, на их
дома и зеркальные стекла, на их автомобили и кареты, на подлую роскошь их одеяния, бриллиантов, золота! И вовсе не честен я, это пустяки, я просто завидую и несчастен от того, что сам не умею так устроиться, как они. Раз все
грабят, то почему я должен умирать с голоду во имя какой-то честности, над которою не смеется только ленивый!
Грабят чужие
дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего, убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам.